Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874
– В котором часу пришел Егор?
– В бумаге указано десять часов.
– Так, а жену его видел?
– Никак нет, не обратил внимания, хотя, – Степан Андреевич задумался, – в коридоре женщина была. Я видел ее мельком, молодая с цветным платком на плечах.
– Не признаешь?
– Нет.
– Так, – Иван Дмитриевич задумался.
На улице Путилин резко остановился, словно вспомнил что—то важное, похлопал рукою по лбу.
– Ну и ну, – произнёс, качая, головой, – вот такого поворота я не ожидал. Пошли, мне надо увидеть Аграфену. К ней возникли вопросы.
– А кто убийца? – помощник прищурился в ожидании ответа, зная Ивана Дмитриевича не первый год.
– Потом узнаешь, – быстрым шагом шел в сторону парка, – потом узнаешь.
Аграфена гладила простыни, когда к ней подошли. Глаза задумчиво смотрели на дымок, тянущийся из утюга.
Она вздрогнула, увидев Путилина, и закрыла лицо руками.
– Простыню сожжешь, – проговорил Иван Дмитриевич и поставил утюг на подставку, подошел ближе и что—то тихо ей прошептал, Аграфена кивнула в ответ. Он вновь что—то спросил, она снова кивнула.
– Теперь картина ясна, – произнёс начальник сыска, – только не пойму причины, толкнувшей ее на столь ужасное преступление.
– Это Аграфена? – сказал помощник.
– Когда женщина совершает преступление – это гнусно, – Путилин говорил, словно не слышал слов собеседника, – но когда и жертва – женщина, это становится ужасней во сто крат.
– Ее арестовать?
– Кого ее? – нахмурил брови Иван Дмитриевич.
– Аграфену, – удивился помощник.
– Зачем?
– За убийство.
– Ах вот что, – Путилин рассмеялся, – нет, голубчик, бери сестрицу убиенной, и на Офицерскую. Я сам скоро туда подъеду, только задам один вопрос нашему вдовцу.
Со стены грозно взирал на сестру убитой Государь Император, под ним, подперев рукою щеку, сидел на своем излюбленном кресле хозяин кабинета, грустным взглядом смотрел на зардевшееся румянцем лицо.
– Дарья, – обратился к девушке, – мне все известно.
Сидевшая даже не вздрогнула, только покраснела.
– Не пойму одного, зачем сестру жизни лишать?
– Если бы не она, Егор был бы мой, – наконец послышался ее голос.
Путилин покачал головой.
– Сестра ведь, родная сестра.
– Она мешала моему счастью.
– А где шнурок?
– В комнате Аграфены.
– Понятно.
Дарью увели, помощник присел на стул, где до него сидела девушка.
– Иван Дмитрич, я не понимаю, как Вы догадались?
– Знаешь, девушка слишком молода, продумала многое, да не все. Действительно Лукерья провожала мужа в участок, а посодействовала этому сама же Дарья. Она же вызвала Аграфену из дома, будто Егор ее ждет у дома Этингера в десять часов, в сумраке не видно, кто душит, тем более, что она одела Егоров картуз, сама накинув шнурок на шею сестры, ее задушила. Аграфена испугалась и самого убийства, и за Егора, убежала. Ее вечером видели растрепанной и словно бы помешанной, да и утром она подлила масла в огонь своим поведением и расспросами. Тем более шнурок, помнишь, нам доктор говорил, что на шее тонкий след, найден в комнате у Аграфены. Дарья рассчитывала, что Аграфена со зла расскажет про Егора, но кто поверит женщине после его уходов от нее и их сожительства.
– К чему все это? – удивился помощник.
– Как не странно, но Егор сошелся с нею недели две назад, и Дарья возомнила, что сразу двух убьет зайцев – сестру, сделав Егора вдовцом, и Аграфену, посадив ее за убийство. Подозрительным было, что в конце нашего первого с ней разговора, она начала оговаривать Аграфену.
– А вдовец?
– Что ему, если женщины к нему липли, словно мухи. Каждая из них хочет счастья только самой себе, маленького женского счастья.
Жертвы поневоле. 1873 год
Экипаж остановился, улицу перегородила телега. Крестьянин с испугу бегал вокруг лошади и создавал больше сутолоки, чем стремления побыстрее освободить проезд.
– Я его, – поднялся со скамьи экипажа городовой, присланный в качестве посыльного из 3 участка Спасской части.
Иван Дмитриевич удержал полицейского, положив руку на плечо.
– Вот, что, голубчик, расскажи еще раз, что стряслось.
– В седьмом часу, – городовой, чувствуя неудобство сидения перед начальником сыскной полиции, порывался встать, но не имел возможности, поэтому краснел, словно девица, – ко мне подбежала женщина и рассказала, что в чайной Ащихмина совершено убийство. Я, согласно инструкции, осмотрел комнату, в ней убитая женщина и три ребенка, занял пост у дверей чайной, чтобы туда никого не пускать и послал за приставом и доктором. Господин Крутулевский прибыл первым.
Это доктор, – уточнил Путилин.
– Так точно, он осмотрел трупы и распорядился отправить двух детей в больницу, так как они еще дышали.
– Далее.
– Вслед за доктором прибыл господин пристав.
– Константин Кириллович?
– Так точно, господин Галатов и ихний помощник.
– Если не ошибаюсь Людомир Карлович? – Путилин всегда держал в голове не только фамилии, чин, но и имя и отчество не только приставов. но и их помощников, а иной раз и фамилии делопроизводителей.
– Ваша правда, – произнёс городовой, но тут же себя поправил, – так точно, Ваше Превосходительство, – полицейский присвоил Ивану Дмитриевичу следующий чин по табелю о рангах.
– Я же, голубчик, тебе сказал называть меня Иваном Дмитричем, – Путилин смотрел на суетящегося крестьянина, справившегося с лошадью и теперь сворачивающего в маленький переулок.
«Опять застрянет!» – мелькнуло в голове начальника сыскной полиции, но он тут же посмотрел на робевшего городового.
– Так точно, Ваш… Иван Дмитриевич, – полицейский выговаривал четко каждое слово.
– Какой год в полиции?
– Шестой. Ва… Иван Дмитриевич.
– Из отставных?
– Так точно.
– Всякого пришлось повидать на прежней службе?
– Не без того, – улыбка вышла на лице вымученной, – когда на армейской службе кровушка льется, то привыкаешь, а тут. – он хотел махнуть рукой, но сдержался, не посмел в присутствии статского генерала.
– Здесь тоже война, – Иван Дмитриевич помял пальцами переносицу, – только жизнь стоит дешевле, за медный грош иной раз горло режут.
Городовой молчал.
С Гороховой извозчик свернул на Садовую.
Над крышами домов поднялось солнце и не предвещало несчастья, редкие облака лениво ползли по небу, день обещал быть светлым и теплым, все—таки май подходил к концу.
В Апраксином переулке напротив чайной Ашихмина толпилось десятка два любопытных, в пол голоса переговаривающихся между собой. Убийство обрастало несуществующими подробностями и становилось более кровавым и жестоким. Три полицейских стояли у входа, не позволяя любопытствующим заглядывать в чайную через открытую дверь, но было видно только темное помещение.
Первым с подножки экипажа спрыгнул помощник Путилина Жуков, любопытно было другое, что за всю дорогу словоохочий Миша н произнёс ни слова, словно в рот воды набрал. Не иначе, либо не проснулся, либо приготовился к кровавой картине.
Вслед за помощником спрыгнул городовой, Путилин спустился степенно, как подобает большому чиновнику и, размахивая тростью, направился в чайную.
– Кто это приехал? – раздался тихий голос в толпе.
– Начальник сыскного.
– Иш ты!
– Сам Путилин, значит, дело нешуточное.
– Вот те на…
Дальше голосов Путилин не слышал, а шагнул в темную комнату.
– Иван Дмитрич, – раздался хриплый голос майора Галатова, – день добрый, – он кашлянул и протянул руку для приветствия.
Путилин почувствовал крепкое пожатие пристава, рядом с ним стоял моложавый человек в отутюженном кителе.
– Капитан Бирон, – представился он.
– Людомир Карлович, а ведь мы заочно знакомы по делу на Садовой, – произнёс Иван Дмитриевич, пожимая руку помощнику пристава, который не подал виду, что ему приятно, сам начальник сыскной полиции знает его не только фамилию, но по имени, отчеству. – Мой помощник Жуков, представил спутника полицейским.– Что стряслось? – Путилин тяжело вздохнул, давая понять, что приехал не ради знакомства.
– Убийство, – коротко выдавил из себя пристав и с таким шумом втянул в себя воздух, что казалось, разразится гневной тирадой в адрес не пойманного пока преступника, а уж потом начнет докладывать, но он сразу перешел к изложению сути, – в шесть часов. Когда пришли первые посетители, Лука Шамов, это работник чайной, затопил печь и поставил самовар, после этого постучался в хозяйскую дверь, ему никто не ответил, как говорит почувствовал что—то недоброе. Заглянул и поднял крик, но он сам здесь, так что расскажет подробнее.
– Сколько убитых?
– Хозяйка Прасковья Андреева Ашихина, двадцати девяти лет, нянька Александра Васильева, одиннадцати, дочь Ашихиной Авдотья, двух с половиной лет, отвезена в больницу, ей нанесена рана в голову, не пострадал только сын Петр, но ему полгода и проснулся только от криков Шамова.
